Жукова Людмила - Прошу Тебя, Припомни
Людмила Жукова
Прошу тебя, припомни...
Он не узнал ее! Пожал руку, назвался: "Олег Дмитриевич Оршев" - и
повернулся к декану, вряд ли услышав ответное бормотанье: "Катерина
Сергеевна Свешникова". Он не узнал... А она-то столько представляла эту
встречу! Его радость, удивление: "Катя, Свечка! Ты! Сколько лет..."
Да, сколько лет, действительно... Все пятнадцать. Неужто она так уж
изменилась, что невозможно узнать? Друзья и подруги уверяют: "Какая ты
молодая, Катька! Ничуть не изменилась. Только прическу сменила зря".
Может, и вправду, дело в прическе? Была русая коса до пояса, а теперь -
незаметный пучок потемневших волос. Или дело в очках? Она могла обходиться
без них, но, начав водружать их на вздернутый носик для солидности - в
первый год преподавания в университете, - привыкла. Или в одежде? Она
стала носить темные строгие костюмы (классический английский фасон,
светлая блуза с глухим воротом). На ее взгляд, именно так должна одеваться
женщина-ученый, желающая сразу показать, что не нуждается в ухаживаниях,
комплиментах, цветах. Только туфли - темно-синие, на высоких шпильках,
провалявшиеся в шкафу с юности, сегодня оказались на гребне моды. "А в
общем-то вы, Екатерина Сергеевна, смотритесь ординарным синим чулком,
божьим одуванчиком, старой перечницей и как там еще называют суровых
мужененавистниц остряки?"
Не попрощавшись ни с кем, она незаметно выскользнула из деканата,
проскочила в фойе мимо огромного зеркала, по привычке не взглянув в его
гладь, и замедлила шаг лишь в безлюдном институтском парке.
Шуршали под ногами сдунутые октябрем с ветвей листья - оранжевые,
багряные, даже фиолетовые. Тайна природы - с зеленой листвы - и такая
разномастная печаль, как у людей: таких похожих - голова, две руки, две
ноги, а у каждого своя судьба, свой конец дороги.
"Я прошу тебя, припомни все, что было между нами..." - вспомнились
стихи.
...Кате было девятнадцать в лето встречи с Олегом. Она работала в
городской библиотеке, в читальном зале, не зная, что делать дальше -
работать, учиться, и если учиться, то на кого? На юриста, как думалось в
школе, врача, как хотела мать, или... Ведь тысячи профессий в мире. За год
до того она похоронила мать - 30 июня, после выпускных экзаменов.
- Однолюбка она, Алена-то Петровна! - говаривала соседка Марья Карпова
о Катиной матери, то ли осуждая, то ли оправдывая. - Всю жизнь для мужа
жила, а как помер он от фронтовых-то ран, так и зачала чахнуть. Оставила
доню сиротой. Эх, все эта война проклятущая!
На Марью война тоже свалила беду - муж ее, Мефодий Ильич, после ранения
и контузии в боях за Днепр потерял память. Можно было б держать его на
государственном обеспечении в госпитале, да Марья воспротивилась: "Нехай
дети отца видят! Какой ни на есть, все ж таки лучше, чем у других, у кого
зовсим нема" (она говорила на "суржике" - смеси русского с украинским, как
многие в их городе, пограничном с Украиной). "Ты, Катюшка, смолоду честь
держи, ищи чоловика самостоятельного. За мужней спиной как за каменной
стеной! А ты сирота, тебе одна защита - муж. В читальне-то поглядывай, кто
сурьезный, самостоятельный".
Богатейшая библиотека была в Катином городе. Собранная на народные
пятаки и тысячные пожертвования меценатов, она хранила множество старинных
книг и среди них - печатные труды местного археологического общества в
сорока томах. Они-то более всего и заинтересовали новою читателя,
двадцатитрехлетнего аспиранта Олега Оршева, прибывшего в этот край с
археологическо
