Житков Борис Степанович - Про Обезьянку
Житков Борис Степанович
Про обезьянку
Из цикла "Рассказы о животных"
Мне было двенадцать лет, и я учился в школе. Раз на перемене подходит
ко мне товарищ мой Юхименко и говорит:
- Хочешь, я тебе обезьянку дам?
Я не поверил - думал, он мне сейчас штуку какую-нибудь устроит, так что
искры из глаз посыплются, и скажет: вот это и есть "обезьянка". Не таковский
я.
- Ладно, - говорю, - знаем.
- Нет, - говорит, - в самом деле. Живую обезьянку. Она хорошая. Её
Яшкой зовут. А папа сердится.
- На кого?
- Да на нас с Яшкой. Убирай, говорит, куда знаешь. Я думаю, что к тебе
всего лучше.
После уроков пошли мы к нему. Я всё ещё не верил. Неужели, думал, живая
обезьянка у меня будет? И всё спрашивал, какая она. А Юхименко говорит:
- Вот увидишь, не бойся, она маленькая.
Действительно, оказалась маленькая. Если на лапки встанет, то не больше
полуаршина. Мордочка сморщенная, старушечья, а глазки живые, блестящие.
Шерсть на ней рыжая, а лапки чёрные. Как будто человечьи руки в перчатках
чёрных. На ней был надет синий жилет.
Юхименко закричал:
- Яшка, Яшка, иди, что я дам!
И засунул руку в карман. Обезьянка закричала: "Ай! ай!" - и в два
прыжка вскочила Юхименке на руки. Он сейчас же сунул её в шинель, за пазуху.
- Идём, - говорит.
Я глазам своим не верил. Идём по улице, несём такое чудо, и никто не
знает, что у нас за пазухой.
Дорогой Юхименко мне говорил, чем кормить.
- Всё ест, всё давай. Сладкое любит. Конфеты - беда! Дорвётся -
непременно обожрётся. Чай любит жидкий и чтоб сладкий был. Ты ей внакладку.
Два куска. Вприкуску не давай: сахар сожрёт, а чай пить не станет.
Я всё слушал и думал: я ей и трёх кусков не пожалею, миленькая такая,
как игрушечный человек. Тут я вспомнил, что и хвоста у ней нет.
- Ты, - говорю, - хвост ей отрезал под самый корень?
- Она макака, - говорит Юхименко, - у них хвостов не растёт.
Пришли мы к нам домой. Мама и девочки сидели за обедом. Мы с Юхименкой
вошли прямо в шинелях.
Я говорю:
- А кто у нас есть!
Все обернулись. Юхименко распахнул шинель. Никто ещё ничего разобрать
не успел, а Яшка как прыгнет с Юхименки маме на голову; толкнулся ножками -
и на буфет. Всю причёску маме осадил.
Все вскочили, закричали:
- Ой, кто, кто это?
А Яшка уселся на буфет и строит морды, чавкает, зубки скалит.
Юхименко боялся, что сейчас ругать его будут, и скорей к двери. На него
и не смотрели - все глядели на обезьянку. И вдруг девочки все в один голос
затянули:
- Какая хорошенькая!
А мама всё прическу прилаживала.
- Откуда это?
Я оглянулся. Юхименки уже нет. Значит, я остался хозяином. И я захотел
показать, что знаю, как с обезьянкой надо. Я засунул руку в карман и
крикнул, как давеча Юхименко:
- Яшка, Яшка! Иди, я тебе что дам!
Все ждали. А Яшка и не глянул - стал чесаться меленько и часто чёрной
лапочкой.
До самого вечера Яшка не спускался вниз, а прыгал по верхам: с буфета
на дверь, с двери на шкаф, оттуда на печку.
Вечером отец сказал:
- Нельзя её на ночь так оставлять, она квартиру вверх дном переворотит.
И я начал ловить Яшку. Я к буфету - он на печь. Я его оттуда щёткой -
он прыг на часы. Качнулись часы и стали. А Яшка уже на занавесках качается.
Оттуда - на картину - картина покосилась, - я боялся, что Яшка кинется на
висячую лампу.
Но тут уже все собрались и стали гоняться за Яшкой. В него кидали
мячиком, катушками, спичками и наконец загнали в угол.
Яшка прижался к стене, оскалился и защёлкал языком - пугать начал. Но
его накрыли шерстяным платком и завернули,
